— Зачем это?
— Я не собираюсь им воспользоваться.
— Ублюдок, — прошипела она вне себя от бешенства.
— Надеюсь, ты не переменишь свое обо мне мнение, — холодно произнес Кейдж, уже открывая двери бара.
— Послушай, парень, — буровик окликнул его, — не следует разговаривать с леди таким…
— О, оставь его, дорогой, пусть идет, — проворковала Диди, придерживая его за рубашку. Они снова обнялись и вернулись к прерванному появлением Кейджа занятию.
Кейдж вышел на холодный вечерний воздух и сделал глубокий вдох, надеясь очистить голову от алкогольных флюидов кабацкой вони.
Растянувшись за рулем своего «корвет-стинг-рэя» шестьдесят третьего года, он завел двигатель и медленно растворился в ночи.
Этот отреставрированный классический автомобиль был предметом зависти всех мужчин в радиусе ста миль от Jla-Боты и прочно ассоциировался с Кейджем. Блестящий, цвета ночи, с кожаными сиденьями, он производил дьявольское впечатление.
Промчавшись по безлюдному шоссе, он замедлил скорость и почти бесшумно свернул на одну из городских улиц. Остановившись неподалеку от родительского дома, Кейдж припарковал «корвет» и выключил двигатель.
Окно в комнате Дженни уже погасло. Однако Кейдж сидел и около часа задумчиво смотрел на него… Как и все предыдущие шесть ночей этой проклятой недели.
Дженни отвела взгляд от алтаря, около которого стояла, сосредоточенно склонившись, когда в дверях церкви неожиданно возник высокий силуэт, казавшийся почти черным на фоне ослепительно-яркого солнечного света, проникавшего с улицы. Последним человеком, которого она ожидала здесь увидеть, был Кейдж. И, тем не менее, именно он нетерпеливым жестом сдернул модные солнечные очки и подошел к ней по застеленному ковром проходу между рядами.
— Привет.
— Привет.
— Возможно, мне следует увеличить размер ежегодных церковных пожертвований. Неужели церковь не может позволить себе нанять уборщицу? — заметил он, кивнув в сторону корзины с моющими средствами и тряпками, стоящей у нее в ногах.
Дженни самодовольно убрала ручку метелки с оранжевыми перьями в карман узких джинсов, оставив перья свисать снаружи, словно большой птичий хвост.
— Мне самой нравится этим заниматься.
Он усмехнулся:
— Кажется, ты удивлена, увидев меня здесь.
— Ты прав, — честно призналась она. — Когда ты последний раз был в церкви?
Дженни сметала пыль с алтаря, готовя место для букета цветов, недавно доставленного из цветочной лавки. Солнечные лучи проникали сквозь цветные стекла церковных витражей, и в их неярком свете, словно в причудливом танце, кружились пылинки. Радужные лучики отражались также на коже Дженни и на ее волосах, убранных в аккуратный узел на затылке. Джинсы тесно облегали ее. Ей очень шли также и эти скромные теннисные туфельки. Кейдж подумал, что она выглядит изящно и сексуально одновременно.
— На прошлую Пасху. — Он уселся на первую скамью, заложив руки на ее спинку, и оперся на них. Кейдж внимательно осмотрелся по сторонам, находя, что с тех пор, как он себя помнит, все так и осталось здесь неизменным.
— Ах да, — ответила Дженни. — У нас тогда еще был пикник в парке.
— И я качал тебя на качелях.
Она улыбнулась:
— Как же я могла забыть? Я кричала, чтобы ты не раскачивал меня так высоко, но ты все равно продолжал это делать.
— Тебе это нравилось.
Несмотря на написанное в ее взгляде недоверие, Кейдж разглядел в ее скромной улыбке благодарность.
— Откуда ты знаешь?
— Инстинкт.
Когда он лениво улыбнулся ей в ответ, Дженни подумала, что у Кейджа в отношении женщин есть много инстинктов и ни один из них нельзя назвать праведным.
Кейдж мысленно вернулся к событиям прошедшей весны, к тому воскресенью, о котором она упомянула. В тот год была поздняя Пасха, погода казалась уже по-летнему теплой, а небо синим-синим, без малейшего облачка. На Дженни было надето желтое платье, легкое и воздушное, вздымавшееся и облегавшее ее тело при любом дуновении южного ветра.
Ему нравилось тесно прижимать ее к своей груди, усаживая на старинные качели на веревке, толщиной с запястье его руки, которой он повесил эти качели на толстой ветке самого большого дерева. Кейдж удерживал ее подле себя дольше необходимого, делая вид, что вот-вот выпустит, а сам только прижимал крепче. Это позволяло ему вдыхать летний аромат ее волос и наслаждаться, чувствуя, как ее стройная спина касалась его груди.
Когда же он ее, наконец, выпускал, она хохотала с детской непосредственностью. Звук ее звонкого смеха по-прежнему звучал у него в ушах. Каждый раз, когда качели возвращали ее к нему, он хватался за сиденье, раскачивая их сильнее, едва касаясь ее бедер. Не совсем, но ощущение было почти полным.
Романтические поэты писали правду о фантазиях юношей по весне. Кровь быстрее бежала по жилам, свежие соки словно наполняли его тело, заставляя ощущать всю полноту жизни и желания, желания быть с ней.
Кейдж мечтал лежать вместе с ней на траве, позволяя теплым лучам солнца касаться ее лица, нежно и бережно, как его поцелуи. Он бы хотел положить голову ей на колени и рассматривать ее лицо. Он жаждал мягко, не спеша, нежно любить ее.
Но в этот весенний день она была девушкой Хола, впрочем, как и всегда. И когда Кейдж больше не мог видеть их вместе, он скрылся в свою машину, чтобы выпить холодного пива из кулера, который стоял там у него. Родители продемонстрировали в ответ высшую степень неодобрения.
В конце концов, чтобы окончательно не испортить всем отдых, а особенно Дженни, поскольку Кейдж знал, что она особенно тяжело переживала разлады в семье, он быстренько распрощался со всеми и укатил из парка на своем черном «корвете».